Вещий Олег

вещий олег

Вещий Олег — фигура легендарная в русской истории, и оттого весьма загадочная. Будучи то ли родственником Рюрика, то ли его воеводой, он сделал для образования древнерусского государства намного больше, чем Рюрик. При Олеге Киев стал столицей, его наместники и местные князья заложили государственное управление зарождающейся страны, независимость которой признали многие славянские племена. Но главной заслугой Олега стало покорение Царьграда: русские купцы получили уникальное для того времени право беспошлинной торговли с Византией и многие другие привилегии. По одному из преданий «Повести временных лет», князю была предсказана смерть от любимого коня. Все мы помним стихотворение А.С. Пушкина «Песнь о Вещем Олеге». Легендарному князю — легендарная смерть.

Е.М. Анташкевич, воссоздавая картины жизни Олега — живого, полнокровного, сильного мужчины, — приводит читателя к неожиданному финалу, который удивит и заинтригует.

Евгений Анташкевич. Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет«. М., Центрполиграф, 2017. – 320 с.

ISBN 978-5-227-07516-1

Фрагмент книги:

НА БЕРЕГУ

Олег смотрел вдоль берега и видел, как люди рубят, тащат, катят, пилят брёвна, стругают доски.

Много людей.

В белых рубахах они сходились, сливались и закрывали один другого, потом расходились, потом снова сходились; кто-то шёл к воде, кто-то от воды. Вдоль берега тащили на ýжах новые ладьи и струги, на кóрмах стояли с кормовыми вёслами и не давали ладьям и долблёным челнам сталкиваться, заводили всё новые корабли в Почáйну и по берегам ставили на прикол. На каких-то ладьях уже торчали мачты, поднимались и спускались паруса. Сейчас, с этого места Олег не всё видел, только устье впадавшей в Днепр Почайны, дальше заслоняла большая Киева гора, больше той, выше, на которой он стоял, но он знал, что под его рукой много людей, множество, и множество ладей.

Днепр прошёл, снег растаял на южных склонах, но ещё белел в перелесках и на склонах северных, и, пока была высокая вода, надо успеть.

Вот уже месяц, как Олег вернулся из полюдья. Пока ходил, вёл разговоры со светлыми князьями в Новгороде, Полоцке, Смоленске, доходили на пути и князья из Ростова, Любеча, Чернигова.

— Князева коня с огорода вывела, потопчет… — робко выговорила девушка.

— С тебя спрошу, коли потопчет, а князю… — Баба ещё стояла в кладовой яме под низкой двускатной крышей, обложенной землёй, и только концы берёзовых стропил торчали скрещенные у неё над головой, похожие на рога. — А князю, — повторила она, — поклон… — сказала баба и вправду поклонилась.

Баба тоже была красивая — не старуха, лет не больше тридцати, в полной силе, по всему смотрелось — дородная.

Баба распрямилась, ворот её рубахи был не сильно, не под самое горло затянут, и князь увидел, какие у бабы при тонкой талии пышные груди, и одними губами спросил:

— Как зовут тебя, милая?

А баба, не будь до князя двадцати шагов, услышала, будто ей прямо в ухо нашептали.

— Ганной!

«Ганна-птица! — подумал Олег. — Орлица!»

Он пошевелил пальцами, будто гладил её бёдра, он знал, каково это, гладить такие бёдра, как у этой бабы, и сжал кулаки. А девушка, глядя под ноги, пошла между краем росчисти и грядками к дальним постройкам под низкими земляными крышами.

— Князь! — Олег вздрогнул, он обернулся и увидел, что к нему скачет Родька, и услышал, как бьют в землю копыта его лошадки.

Родька пригнулся, держа на отлёте правую руку с плетью, а левая крепко сжимала поводья. Родька во весь опор поднимался по крутому плечу высокого берега Днепра и будто сам стучал копытами в твёрдую землю.

Ещё четыре шага, и Родька осадил, и его лошадка чуть-чуть бы и упёрлась мордой в круп вороного. Князя обдало потом и Родьки и лошадки, лошадиный пот был крепче и приятнее.

— Приведи-ка мне ввечеру вон ту, только пусть в бане отмоют! — тихо сказал князь и кивнул в сторону уходившей девушки.

— Которую? — В глазах Родьки играла ухмылка — он переводил глаза с девушки на бабу, в его ушах ещё стоял стук копыт, но он расслышал князя.

Князь указал на девушку.

— А баба, князь, — Родька указал на бабу, — женка твоего сотского.

— Это которого?

— Радомысла…

— Этого старика? — удивился Олег. — А девка?

— А девку Радомысл из Царьграда привёл, прошлый год. Хотел выкупить, да греки заартачились, так силой отбил, а выкуп наземь бросил — еле ноги унёс.

«Вот она — правда, что люди говорят, что не стало древнего закона в Царьграде!» — подумал Олег и окончательно уверился — быть походу!

А Родьку озадачил вопрос «про старика», он выпятил губу — он точно знал, что Радомысл на два года младше Олега, на шестой десяток, и не знал, как ответить, и вдруг вспомнил, о чём князь попросил его вначале.

— А сам? Сам чего не отмоешь?

— И сам отмою. — Князь и ближний отрок по имени Родька рассмеялись. — Только пусть отмоют от того, от чего мне отмывать уже не понадобится, а дальше я уж… как-нибудь! Или… чего смотришь?

— А ежли заартачится? — вывернулся Родька.

— Тогда пускай в огороде возится, или ты возьми… Родька посветлел глазами, девка была хороша, он её уже видел.

— А кому отмыть?

— Баб на подворье мало, что ли, не тебе же…

— Твоя воля, князь!

Отрок явно хитрил, и Олег погрозил ему плетью:

— А когда дело справишь, иди челны сечь, а отмыть вон ей поручи да отблагодари, — сказал князь и показал на Ганну. — А то, знаю я, скажешь, что заартачилась. — И он притворно замахнулся на отрока.

 

✻✻✻

Был конец апреля, Днепр поднимался, вода заливала низкий левый берег и луга, тёплый воздух распространялся по земле, вот-вот зацветёт черёмуха и сазан пойдёт на нерест, а ручей Почайна, приток с правого берега, превратился в полноводную реку.

«Вот. — Ганна поставила ногу на ступеньку, упёрлась одной рукою в коленку, а другой прижала к груди поднятую из свежевырытой кладовой кадку с мочёными яблоками. — Не дурил бы, — она смотрела вслед удалявшемуся князю и думала про своего мужа Радомысла, ближнего княжьего дружинника, — не упирался, как годовалая тёлка, что на убой ведут, щас  бы князь… — она бросила взгляд на свою ношу, — откушал бы моей стряпни, в моём доме, за моим столом, а не гоготал бы

со своим отроком и наконец понял бы…»

Но она не додумала этой своей мысли, Родька не дал. Отрок подъехал к Ганне прямо через грядки, Ганна его знала, он часто прибегал от князя к Радомыслу с поручениями.

— Забираю я, Ганна, твою девку, — сказал Родька, сидя в седле над Ганной, потому что она ещё не поднялась из холодной кладовки, ещё оставалась ступенька. — Тока князь велел её отмыть… Сказал, чтобы ты

отмыла, а вечером, как хлопоты кончим, я за ней приду… И вот тебе! — договорил Родька и подал серебряную гривну. — Это от князя, чтобы ни ты, ни Радомысл урону не понесли… Купишь себе другую…

Ничего не поняв, Ганна протянула руку, и в её ладони оказался тёплый от ладони Родьки слиток, тяжелёхонький и бархатистый на ощупь. А Родька повернул низкорослую свою лошадку и ударил плёткой. Ганна

заслонилась рукавом, земля из-под копыт полетела в лицо, она сплюнула, и только тут до неё дошло, что ей только что было сказано.

«Волчья пасть! Разрази тебя… и тебя и твоего князя!»

Прямо на глазах обрушилась её мечта, которую она лелеяла уже много лет, как только была выдана за старика.

 

— И что?

— Уже ничего…

— А что это у тебя? — спросил князь и кивнул на крестик.

— Это крест, на нём распяли нашего Господа, Иисуса Христа…

Князь знал, что это, но всё-таки спросил:

— А не боишься его?

— Уже нет…

Он зачерпнул ковшом квасу и отпил.

— А вот этого выпьешь, попробуй?..

Девушка пригубила и сморщилась. Князь увидел, что она собралась сплюнуть, но глянула на него и смутилась.

— Почему не пьёшь, не вкусно?

— Не вкусно…

— А что вкусно?

— Вино…

— Ты знаешь вкус вина?

— Да!

— А со мной пойдёшь?

— Куда?

— Куда я пойду…

— Пойду!

— А с конём совладаешь?

— И с луком тоже!

— А моря не боишься?

— Уже нет!

Олег потянулся всем телом, так хорош был пар, расправил плечи и вдруг ухватился за правое.

— Забыл совсем, — простонал он.

Девушка посмотрела на его плечо, большое, сильное мужское плечо, и дотронулась.

— Болит?

— Болит…

— Давно?

— Давно…

— Сколько лет?

 

Он сидел и на песке отмечал десятки новых, о которых ему докладывали Велимид и Фáрлаф. Когда закончил, Родька подвёл вороного и составил ладони, но князь без его помощи взлетел в седло и пнул Родьку ногой, тот свалился в мелкую воду, и рать загоготала.

— Может, без тебя мне и меч не поднять? — глядя сверху, через гоготание рати, прокричал князь и, когда ратники успокоились, кивнул ближнему — тот подвёл Родьке лучшего из княжьей конюшни уже осёдланного коня.

Отрок исподлобья глянул на князя, отряхнул рубаху и штаны и из-под бровей глянул на девушку, та вéрхом была среди дружины и серьёзно смотрела на него.

«Хоть она меня не срамит!» — Он закинул повод и вскочил в седло.

— Вот смеху-то! — сказал он ратникам. — Я вам!

— Ты возвращайся, — сказал Олег Василисе, она кивнула, повернула лошадь и поскакала к княжескому шатру.

«Видал, как держится, как заправский степняк!» — подумал князь…