Вещий Олег — фигура легендарная в русской истории, и оттого весьма загадочная. Будучи то ли родственником Рюрика, то ли его воеводой, он сделал для образования древнерусского государства намного больше, чем Рюрик. При Олеге Киев стал столицей, его наместники и местные князья заложили государственное управление зарождающейся страны, независимость которой признали многие славянские племена. Но главной заслугой Олега стало покорение Царьграда: русские купцы получили уникальное для того времени право беспошлинной торговли с Византией и многие другие привилегии. По одному из преданий «Повести временных лет», князю была предсказана смерть от любимого коня. Все мы помним стихотворение А.С. Пушкина «Песнь о Вещем Олеге». Легендарному князю — легендарная смерть.
Е.М. Анташкевич, воссоздавая картины жизни Олега — живого, полнокровного, сильного мужчины, — приводит читателя к неожиданному финалу, который удивит и заинтригует.
Евгений Анташкевич. Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет«. М., Центрполиграф, 2017. – 320 с.
ISBN 978-5-227-07516-1
Фрагмент книги:
НА БЕРЕГУ
Олег смотрел вдоль берега и видел, как люди рубят, тащат, катят, пилят брёвна, стругают доски.
Много людей.
В белых рубахах они сходились, сливались и закрывали один другого, потом расходились, потом снова сходились; кто-то шёл к воде, кто-то от воды. Вдоль берега тащили на ýжах новые ладьи и струги, на кóрмах стояли с кормовыми вёслами и не давали ладьям и долблёным челнам сталкиваться, заводили всё новые корабли в Почáйну и по берегам ставили на прикол. На каких-то ладьях уже торчали мачты, поднимались и спускались паруса. Сейчас, с этого места Олег не всё видел, только устье впадавшей в Днепр Почайны, дальше заслоняла большая Киева гора, больше той, выше, на которой он стоял, но он знал, что под его рукой много людей, множество, и множество ладей.
Днепр прошёл, снег растаял на южных склонах, но ещё белел в перелесках и на склонах северных, и, пока была высокая вода, надо успеть.
Вот уже месяц, как Олег вернулся из полюдья. Пока ходил, вёл разговоры со светлыми князьями в Новгороде, Полоцке, Смоленске, доходили на пути и князья из Ростова, Любеча, Чернигова.
— Князева коня с огорода вывела, потопчет… — робко выговорила девушка.
— С тебя спрошу, коли потопчет, а князю… — Баба ещё стояла в кладовой яме под низкой двускатной крышей, обложенной землёй, и только концы берёзовых стропил торчали скрещенные у неё над головой, похожие на рога. — А князю, — повторила она, — поклон… — сказала баба и вправду поклонилась.
Баба тоже была красивая — не старуха, лет не больше тридцати, в полной силе, по всему смотрелось — дородная.
Баба распрямилась, ворот её рубахи был не сильно, не под самое горло затянут, и князь увидел, какие у бабы при тонкой талии пышные груди, и одними губами спросил:
— Как зовут тебя, милая?
А баба, не будь до князя двадцати шагов, услышала, будто ей прямо в ухо нашептали.
— Ганной!
«Ганна-птица! — подумал Олег. — Орлица!»
Он пошевелил пальцами, будто гладил её бёдра, он знал, каково это, гладить такие бёдра, как у этой бабы, и сжал кулаки. А девушка, глядя под ноги, пошла между краем росчисти и грядками к дальним постройкам под низкими земляными крышами.
— Князь! — Олег вздрогнул, он обернулся и увидел, что к нему скачет Родька, и услышал, как бьют в землю копыта его лошадки.
Родька пригнулся, держа на отлёте правую руку с плетью, а левая крепко сжимала поводья. Родька во весь опор поднимался по крутому плечу высокого берега Днепра и будто сам стучал копытами в твёрдую землю.
Ещё четыре шага, и Родька осадил, и его лошадка чуть-чуть бы и упёрлась мордой в круп вороного. Князя обдало потом и Родьки и лошадки, лошадиный пот был крепче и приятнее.
— Приведи-ка мне ввечеру вон ту, только пусть в бане отмоют! — тихо сказал князь и кивнул в сторону уходившей девушки.
— Которую? — В глазах Родьки играла ухмылка — он переводил глаза с девушки на бабу, в его ушах ещё стоял стук копыт, но он расслышал князя.
Князь указал на девушку.
— А баба, князь, — Родька указал на бабу, — женка твоего сотского.
— Это которого?
— Радомысла…
— Этого старика? — удивился Олег. — А девка?
— А девку Радомысл из Царьграда привёл, прошлый год. Хотел выкупить, да греки заартачились, так силой отбил, а выкуп наземь бросил — еле ноги унёс.
«Вот она — правда, что люди говорят, что не стало древнего закона в Царьграде!» — подумал Олег и окончательно уверился — быть походу!
А Родьку озадачил вопрос «про старика», он выпятил губу — он точно знал, что Радомысл на два года младше Олега, на шестой десяток, и не знал, как ответить, и вдруг вспомнил, о чём князь попросил его вначале.
— А сам? Сам чего не отмоешь?
— И сам отмою. — Князь и ближний отрок по имени Родька рассмеялись. — Только пусть отмоют от того, от чего мне отмывать уже не понадобится, а дальше я уж… как-нибудь! Или… чего смотришь?
— А ежли заартачится? — вывернулся Родька.
— Тогда пускай в огороде возится, или ты возьми… Родька посветлел глазами, девка была хороша, он её уже видел.
— А кому отмыть?
— Баб на подворье мало, что ли, не тебе же…
— Твоя воля, князь!
Отрок явно хитрил, и Олег погрозил ему плетью:
— А когда дело справишь, иди челны сечь, а отмыть вон ей поручи да отблагодари, — сказал князь и показал на Ганну. — А то, знаю я, скажешь, что заартачилась. — И он притворно замахнулся на отрока.
✻✻✻
Был конец апреля, Днепр поднимался, вода заливала низкий левый берег и луга, тёплый воздух распространялся по земле, вот-вот зацветёт черёмуха и сазан пойдёт на нерест, а ручей Почайна, приток с правого берега, превратился в полноводную реку.
«Вот. — Ганна поставила ногу на ступеньку, упёрлась одной рукою в коленку, а другой прижала к груди поднятую из свежевырытой кладовой кадку с мочёными яблоками. — Не дурил бы, — она смотрела вслед удалявшемуся князю и думала про своего мужа Радомысла, ближнего княжьего дружинника, — не упирался, как годовалая тёлка, что на убой ведут, щас бы князь… — она бросила взгляд на свою ношу, — откушал бы моей стряпни, в моём доме, за моим столом, а не гоготал бы
со своим отроком и наконец понял бы…»
Но она не додумала этой своей мысли, Родька не дал. Отрок подъехал к Ганне прямо через грядки, Ганна его знала, он часто прибегал от князя к Радомыслу с поручениями.
— Забираю я, Ганна, твою девку, — сказал Родька, сидя в седле над Ганной, потому что она ещё не поднялась из холодной кладовки, ещё оставалась ступенька. — Тока князь велел её отмыть… Сказал, чтобы ты
отмыла, а вечером, как хлопоты кончим, я за ней приду… И вот тебе! — договорил Родька и подал серебряную гривну. — Это от князя, чтобы ни ты, ни Радомысл урону не понесли… Купишь себе другую…
Ничего не поняв, Ганна протянула руку, и в её ладони оказался тёплый от ладони Родьки слиток, тяжелёхонький и бархатистый на ощупь. А Родька повернул низкорослую свою лошадку и ударил плёткой. Ганна
заслонилась рукавом, земля из-под копыт полетела в лицо, она сплюнула, и только тут до неё дошло, что ей только что было сказано.
«Волчья пасть! Разрази тебя… и тебя и твоего князя!»
Прямо на глазах обрушилась её мечта, которую она лелеяла уже много лет, как только была выдана за старика.
— И что?
— Уже ничего…
— А что это у тебя? — спросил князь и кивнул на крестик.
— Это крест, на нём распяли нашего Господа, Иисуса Христа…
Князь знал, что это, но всё-таки спросил:
— А не боишься его?
— Уже нет…
Он зачерпнул ковшом квасу и отпил.
— А вот этого выпьешь, попробуй?..
Девушка пригубила и сморщилась. Князь увидел, что она собралась сплюнуть, но глянула на него и смутилась.
— Почему не пьёшь, не вкусно?
— Не вкусно…
— А что вкусно?
— Вино…
— Ты знаешь вкус вина?
— Да!
— А со мной пойдёшь?
— Куда?
— Куда я пойду…
— Пойду!
— А с конём совладаешь?
— И с луком тоже!
— А моря не боишься?
— Уже нет!
Олег потянулся всем телом, так хорош был пар, расправил плечи и вдруг ухватился за правое.
— Забыл совсем, — простонал он.
Девушка посмотрела на его плечо, большое, сильное мужское плечо, и дотронулась.
— Болит?
— Болит…
— Давно?
— Давно…
— Сколько лет?
Он сидел и на песке отмечал десятки новых, о которых ему докладывали Велимид и Фáрлаф. Когда закончил, Родька подвёл вороного и составил ладони, но князь без его помощи взлетел в седло и пнул Родьку ногой, тот свалился в мелкую воду, и рать загоготала.
— Может, без тебя мне и меч не поднять? — глядя сверху, через гоготание рати, прокричал князь и, когда ратники успокоились, кивнул ближнему — тот подвёл Родьке лучшего из княжьей конюшни уже осёдланного коня.
Отрок исподлобья глянул на князя, отряхнул рубаху и штаны и из-под бровей глянул на девушку, та вéрхом была среди дружины и серьёзно смотрела на него.
«Хоть она меня не срамит!» — Он закинул повод и вскочил в седло.
— Вот смеху-то! — сказал он ратникам. — Я вам!
— Ты возвращайся, — сказал Олег Василисе, она кивнула, повернула лошадь и поскакала к княжескому шатру.
«Видал, как держится, как заправский степняк!» — подумал князь…