Ричард Шикель. Стивен Спилберг. Человек, который придумал блокбастер. Иллюстрированная биография

Бомбора, ЭКСМО

Издание посвящено творчеству одного из самых знаменитых режиссеров современности, да и всей истории кинематографа в целом. И самого кассового. Стивен Спилберг — тот, кто снял «Челюсти», «Индиану Джонса», легендарнейшего «Инопланетянина», «Парк юрского периода», «Список Шиндлера»… Можно сказать, что именно Спилберг создал и развил в Голливуде такое явление как блокбастер, то есть, очень успешный, хотя не совсем обязательно дорогой в производстве фильм.

Собеседник Спилберга — Ричард Шекиль – не просто интервьюер, но и его давний друг. Это обеспечивает книге добродушную атмосферу, какая возникает при общении людей, хорошо знакомых и понимающих друг друга с полуслова. Ричард признается, что в книгу вошло далеко не все, потому что Стивен относился к тексту так же ревностно, как и к сценариям своих фильмов.

Всё началось с того, что Стивен в юности во время экскурсии на киностудию потихоньку отстал от группы. Просто чтобы побродить по территории, заглянуть в павильоны. У него еще не было никакой определенной цели, но киношный мир захватил его. В итоге Стивен потерялся в голливудских лабиринтах, совершенно не представляя, как выбраться. Он обратился к одному из сотрудников, которого сумел так впечатлить своим неофитским восторгом, что тот не только показал дорогу к выходу, но и подарил пропуск на три следующих дня. Когда время действия пропуска истекло, Стивен пришел снова, надев лучший костюм, и постарался максимально небрежно кивать охране у входа. Главное – выглядеть очень занятым, говорил он впоследствии.

«На протяжении дальнейшего творческого пути Стивен Спилберг едва ли проявил себя импульсивным человеком; он вынашивал идеи большинства наиболее важных фильмов десятилетиями, а то и дольше. Но в сущности это не имеет значения. «Я долго пробыл на Universal Studios. Понятия не имел, как вернусь домой, и все же целый день просто бродил туда-сюда – заглядывал в павильоны звукозаписи, монтажные. Сам себе устроил экскурсию и потрясающе провел время». Однако пришло время заканчивать осмотр, а Стивен не представлял, как вернуться в Канога-парк. Надо было позвонить. По счастливой случайности он обратился к человеку по имени Чак Сильверс, главе киноархива, который выслушал его, посмеялся, оценив дерзость, но, что самое важное, выписал пропуск на три дня, которому паренек нашел прекрасное применение. Впрочем, по окончании срока действия пропуска Стивен оказался предоставлен сам себе. Тогда он решил посмотреть, получится ли прорваться на одной только решимости. Облачившись в свой лучший костюм для бар-мицвы (в то время люди еще надевали все лучшее для работы на студии), помахав недействительным пропуском перед носом Скотти – вечно улыбающегося охранника у главного входа, он прогулочным шагом зашел на студию и беспрепятственно продолжал приходить все оставшееся лето. И следующим летом тоже. Его никогда не останавливали. На студии всегда мельтешат люди, спешащие по каким-то делам, и им никто не задает вопросов. Главное – выглядеть сосредоточенным. И никогда не оглядываться. Сравнительно быстро у всех сложилось впечатление, что Спилберг кем-то здесь работал, хотя никто и никогда не интересовался, кем именно. Спилберг и сам не представлял. «В те дни я никогда особенно не задумывался, как именно снимается кино», – вспоминает он. Возможно ли это? Думаю, да. Определенно, это более вероятно, чем предположение, что он стал неким «открытием» – эта легенда о наивном юноше, который случайно совершает что-то более-менее примечательное, преодолевает кордоны студии и становится звездой, уже сто раз использовался в книгах, спектаклях и фильмах. В любом случае, лучше всего Спилберга знали в неприметных уголках студии – там, где вкалывали редакторы, редакторы звука и звукооператоры. Однажды главный редактор Ричард Белдинг спросил, не хотел бы Стивен помочь им по-настоящему. Спилберг, разумеется, хотел…»

 

Лев Лурье. Поздние ленинградцы. От застоя до перестройки

БХВ-Петербург

Вышедшая в серии «Окно в историю» книга известного историка и журналиста, лауреата Анциферовской премии   за работы по истории Петербурга, рассказывает о поколении ленинградцев, о культурном своеобразии этого города и тех знаковых местах ленинградского позднесоветского периода, и  как быстро менялась городская повседневность.

В тексте подробно описан Ленинград 1970-х — 1980-х годов, обитавшие в нем люди искусства и науки (в книгу включены уникальные материалы десятков интервью свидетелей и участников неформальной жизни города), разнообразные объединения, клубы и кафе, уже исчезнувшие, но ставшие легендами. Помимо эпизодов из судеб многих знаменитостей издание подробно рассказывает о реальном быте и отдыхе, характерном для тех времён. В том числе – об одном из увлечений того времени – каратэ и жизни ленинградских каратистов полузапрещенных спортивных секций, а также – о тех, кто в то советское время создал предприятия, ставшие ростками рыночной экономики. Отдельные главы посвящены Ленконцерту, «Орфею и Эвридике», «Фиесте» Сергея Юрского, рок-самиздату и Цою; завершающая часть – «Криминалу эпохи развитого социализма».

Одна из важных тем — что же действительно можно было делать людям в СССР, не рискуя стать зафиксированным властями как инакомыслящий и не стать жертвой репрессий?

«Если человек не совершал чего-либо сверхъестественного — не готовился к свержению общественного строя, не скупал валюту, не размножал «Архипелаг ГУЛАГ», не проповедовал открыто христианство, иудаизм или ислам, а жил по принципу «Скрывайся и таи, и чувства, и мечты свои», то оставался лояльным гражданином и не подвергался преследованиям.

Существовали, однако, и «красные линии» — то, что вполне можно было делать частным образом — костерить советскую власть, рассказывать за кухонным столом анекдоты о Ленине или Брежневе, читать Солженицына, поклоняться Сахарову.  Невозможно было публично костерить советскую власть, публиковать не прошедшие советскую цензуру опусы за границей, давать интервью западным средствам информации. За это могли посадить по одной из статей УК (прежде всего 70-й и 190-й), придумать уголовное дело или даже заточить в психиатрическую клинику.

Между полной лояльностью и вызывающим нонконформизмом располагалась всё увеличивающаяся «серая зона», где говорили одно, делали другое, и частный интерес всё больше побеждал государственный…»

 

И.В. Абраменко. Современный Иран. Песенная культура

Фонд Ибн Сины, Садра

Свою новую книгу автор посвятила десяти популярным песням Ирана. На страницах тома нашлось место для самых разных композиций —  от первого национального гимна страны до стихотворения «Роса стала кровью». Последнюю песню, к слову, поэт и композитор посвятили памяти жертв расстрела известной антишахской демонстрации.

Песня «Птица рассвета» появилась в переломное для Ирана  время. В те дни династия Каджаров, правившая в Иране с конца XVIII века, стремительно теряла свою популярность в народе и среди военных,  а Реза-шах Пехлеви, напротив, успешно шел к трону. Иранская же интеллигенция, предчувствовавшая грандиозные перемены, замерла в нерешительности.  Завоевания и лозунги сравнительно недавней Конституционной революции, казалось, были полностью забыты. Одновременно с тем победа революции в России уничтожила Российскую империю (правда, задолго до премьеры «Птицы рассвета», в 1928 году, уже был создан Советский Союз). Идеи всеобщего людей, братства народов, уважения к трудящимся, на которых строилась советская идеология, во многом были созвучны мыслям прогрессивных людей в Иране.

При первом исполнении «Птицы рассвета» не было названо имя ее автора, депутата Меджлиса Малека Ашшуара Бахара. Впоследствии злые языки замечали, что талантливый поэт и вольнодумец находился-де в тюрьме или ссылке, и потому не получил своей заслуженной части славы.

«Её первым исполнителем был Джалал Тадж Эсфахани. Впоследствии она исполнялась разными певцами. Благодаря общественно-политическому содержанию и поэтическо-музыкальной ценности песня вошла в число современных шлягеров.

Джалал Тадж Эсфахани родился в 1904 г. Его отец был немного знаком с cиcтемой традиционных иранских музыкальных ладов. Тадж обучался сперва у отца, а потом у таких мастеров, как Сейед Абдуррахим Эсфахани, Наиб Асадулла, Мирза Хосейн Саатсаз, Мирза Хосейн Андалиб и др. Имея склонность к литературе, а в особенности к поэзии Саади, и зная много стихов наизусть, он использовал это во время своих выступлений, если того требовала ситуация. К отличительным вокальным особенностям Эсфахани можно отнести мощный и звучный голос и способность к разнообразным горловым модуляциям.

Говорят, что эта песня была написана во время обстрела Национального совета и пребывания страны в неопределённом положении в очень важный для неё момент. То было время встречи политики и искусства. Были подготовлены условия для создания протестных произведений».

 

Андреас Грубер. Метка смерти

Центрполиграф

Андреас Грубер — самый популярный австрийский детективный писатель и, наверное, единственный из австрийских детективщиков — с мировым именем.

Новый роман Грубера «Метка смерти» — пятый по счету. Предыдущие носят столь же мрачные названия. «Сказка о смерти», «Смерть с уведомлением» и так далее. На самом деле книги не мрачнее любого детектива. Хотя напряженнее и увлекательнее многих.

В романах Грубера расследование ведут полицейский комиссар из Висбадена Сабина Немез и Мартин С. Снейдер. Снейдер — профайлер, психолог-криминалист. Профессионал высочайшей квалификации, Снейдер груб, капризен, бесцеремонен. Сабина — одна из немногих, кто научился спокойно относиться к вспышкам гнева или брюзжанию своего шефа. Возможно, потому что раньше была студенткой Снейдера и с тех пор они работают вместе.

Начинается «Метка смерти» с неординарного события. В один прекрасный день в главном здании криминальной полиции Висбадена появляется пожилая монахиня. Из католического ордена урсулинок. И заявляет, что в ближайшие семь дней совершит семь убийств. О подробностях рассказывать отказывается. Желает, чтобы Снейдер сам выяснил, кто будет убит, где, когда и за что. Монахиню задерживают, лишают связи с внешним миром, но убийства начинают происходить. Снейдер и Сабина оказываются на шаг позади, но неуклонно приближаются к разгадке.

«— «Ищите детей…» — задумчиво процитировал Кржистоф.

Все обернулись к нему. Кржистоф пожал плечами.

— Это сказал отец Януса перед смертью, — напомнил он. Снейдер рассеянно кивнул.

— Да, и он говорил не об одном ребенке, а о многих…

Ван Нистельрой, который все это время молча слушал, подошел к стеклу, положил на него руку и заглянул в камеру.

— Что бы это дерьмо ни означало — выясните все. И ради бога, предотвратите следующие убийства.

Снейдер подошел к нему, и, словно в безмолвной беседе, оба бросили немые взгляды на монахиню.

— Мы над этим работаем.

— Какие у нас шансы? — прошептал ван Нистельрой.

Снейдер сунул руки в карманы брюк и скривился.

— Я был всегда убежден в одном: мужчина, который никогда не учился в школе, стащит в купе сумочку. Если он закончил школу, то обворует всех пассажиров вагона, а имея университетское образование, вероятно, украдет весь поезд. — Он сделал паузу. — А вот что с женщиной, которая большую часть своей жизни провела в монастыре и следовала своей вере? Для меня это новая территория.

— Для меня тоже, — поддержал его ван Нистельрой.

— И что ты сейчас будешь делать?»